Блаженнейший Святослав: Церковь должна выйти за пределы «ограждений своих храмов»

Во время службы во Львове, по словам предстоятеля украинских греко-католиков, он читал «Войны и мир» из нашего библиотечного проекта. Выход этой книги, как он говорит, тогда был выстрелом в десятку — как раз шла дискуссия об украинско-польском примирении. Затем, находясь в Аргентине, читал газету в Интернете. В течение года своего руководства Украинской греко-католической церковью следил, как освещается в ней религиозная тематика. Наконец неделю назад Блаженнейший Святослав (ШЕВЧУК) сам стал гостем «Дня».

— Мы живем в ситуации, которая побуждает все чаще задумываться над тем, как важно, чтобы Церковь влияла на общественные настроения. Кроме того, хорошо помним те времена, когда предыдущая система «взяла на вооружение» мысль Достоевского: если Бога нет, можно все. К сожалению, сегодня немало представителей бывшей номенклатуры или новых богатеев ведут себя так, словно являются наследниками этого постулата. Поскольку общественные регуляторы на них действуют мало, как может Церковь влиять на атмосферу в обществе?

— Я вам хочу раскрыть определенные клерикальные болезни, которые могут помочь понять поведение тех или иных церковных сообществ или даже священнослужителей в современных реалиях. В Советском Союзе священники считались служителями культа. То был одинокий вид присутствия в обществе. Если священник пытался каким-либо образом влиять на общество через обращение к своим прихожанам, его преследовали. Знаем много фактов из истории церковных общин, когда отцам запрещалось учить детей катехизису, то есть, основам веры. Поэтому церковнослужителям Православных церквей, которые определенный период своего воспитания или даже служения отбыли в советских условиях, теперь очень сложно выходить за пределы «ограждения храма». И они в том не виноваты. Просто на них были спроектированы определенные категории. Таким образом, сегодня им легче выполнять даже определенные идеологические заказы, нежели брать на себя инициативу воспитывать общество или прививать ему христианские ценности. Возможно, с этой точки зрения Украинская греко-католическая церковь является более счастливой, поскольку действовала в подполье. Единственным способом нашего присутствия оставалось влияние на людей. То есть, мы совершали те или иные таинства, служили литургии, исходя из духовных потребностей верующих. Между прочим, делали это там, где они приготовили место.

Теперь поговорим о сегодняшнем времени. Ныне весьма важной задачей Церкви является выход за пределы «церковного ограждения». Иначе общество вытеснит со своего горизонта церковную и духовную жизнь. Это особенно ощутимо во время общения с молодежью. Многие молодые люди, имеющие глубокие религиозные потребности, боятся переступить порог храма. Там они попадают в неизвестную систему координат и не знают, как вести себя, подвергаясь сразу невосприятию местных старушек. Возникает конфликт поколений — того, что выросло в храме, и того, что выросло за его пределами. Поэтому целью Церкви, в частности нашей, является присутствие в гражданском обществе. Потому что то общество, о котором вы говорите, — это многозначное понятие: власть, политикум в целом, гражданское общество. Гражданское общество, согласно норме, должно было бы быть источником и власти, и политической жизни.

Вспоминаю, как в начале 2000-х годов проходила дискуссия, существует ли вообще в Украине гражданское общество. Убежден, что это также большая заслуга разных конфессий, что в Украине оно есть. Собственно, наша Церковь чувствует себя его частью. Постоянно говорим, что для того, чтобы сохранить свою идентичность, не хотим быть ни частью власти, ни частью политического класса. Возможно, другие Церкви на этот вопрос будут отвечать по-другому.

Я думаю, что УГКЦ сделала едва ли не больше всего в деле строительства Украинского государства за эти двадцать лет. Выросли целые поколения, которые воспитывались при греко-католических храмах и которые по-другому видят себя, свое достоинство, то общество, в котором сегодня живут. Таким людям нелегко. Очень часто они, разуверившись, покидают Украину. Поэтому я стараюсь убеждать их, чтобы оставались.

Следовательно, думаю, Церковь может выполнить ту задачу, о которой вы меня спрашивали.

— Говоря о болезнях клерикализма, очевидно, не можем не поинтересоваться вашим мнением о событиях, которые разворачиваются в Украинской православной церкви, осознавая определенное неудобство ситуации. А с другой стороны, разве на этот процесс циничного отношения к Митрополиту Владимиру внутри самой УПЦ не должно реагировать общество, главы других церквей? Ведь он как высокообразованный человек имеет влияние на верующих разных христианских деноминаций.

— Верующие Украинской греко-католической церкви считают верующих Украинской православной церкви своими братьями и сестрами. Поэтому нам не безразлично, что происходит в семье брата или сестры. Прежде всего хочу выразить личное уважение Митрополиту Владимиру. Я имел возможность с ним встречаться. Следил за его деятельностью как предстоятеля Церкви и, в конечном итоге, как духовного лица. Думаю, его духовность будет предметом еще многолетнего изучения. Поэтому я убежден, что Блаженнейший Владимир — великое сокровище не только для УПЦ, но и вообще для христианского мира.

Очень часто предстоятеля оценивают по эффективности управления. Однако это признаки секуляризации. То есть когда на Церковь даже сами ее священнослужители смотрят как на человеческую структуру. И когда кто-то по состоянию здоровья не может выполнить функцию хорошего менеджера, тогда декларируют, что он не может руководить Церковью. Однако по-настоящему духовные люди смотрят на эту ситуацию другими глазами. Митрополит Владимир — духовный лидер, а не менеджер. Можем сравнить последние месяцы жизни Папы Иоанна Павла ІІ с тем, что сегодня переживает Блаженнейший. (Интересно, что у них одна и та же болезнь.) На склоне жизни Папа дышал через трахиостому, однако не покидал престол РКЦ. Помню, на него было больно смотреть: каждое слово приносило страдания. Но для чего он это делал? Чтобы свидетельствовать против всеобщего убеждения, что страдающий немощный человек является обузой для общества. Поэтому даже сегодня, когда Блаженнейший Владимир в больнице, он остается духовным лидером своей Церкви. И тогда те, которые считают Церковь Церковью, а не человеческой структурой, должны его уважать и помогать ему.

— В этой истории много поучительных моментов для нас. В частности, в заявлении об исключении Секретаря Митрополита Александра (Драбинко) из членов Синода епископов УПЦ одной из причин называлось его общение со СМИ, которые, по мнению епископата, негативно относятся к священноначалию... (Беседа проходила 22 февраля. — Ред.). А как же свобода слова? Представление об общении с обществом? «День» много пишет об агрессивной и коварной политике идеологов «русского мира» относительно украинского мира и Украинской Церкви. Поэтому, как нам кажется, страдания Митрополита Владимира, который видит, что происходит в его Церкви, вызывают сочувствие и поддержку, однако общественная реакция на событии в УПЦ не может быть нейтральной.

— Видите ли, всякий раз, когда у Церкви забирают свободу, это не значит, что ее обязательно уничтожают. Вместе с тем начинают инструментализировать, пытаясь использовать для такой цели, которая не является содержанием ее существования и призвания. Церковь существует в мире, но не от мира. И когда ее от того вечного корня отрывают, чтобы сделать инструментом для очередного идеологического проекта, тогда над ней совершают насилие. Я думаю, что сегодня фигура Блаженнейшего Владимира является свидетельством того своеобразного насилия над его Церковью, которую, возможно, кому-то бы очень хотелось использовать в качестве инструмента для очередного геополитического проекта. Очевидно, что УПЦ страдает и будет страдать. Возможно, она будет чувствовать на себе раны такой неволи много столетий. Но тем не менее нельзя об этом не говорить. Возможно, сегодня Украина является весьма интересным контекстом. Все же мы имели 20 лет свободы. Все церкви в Украине имели возможность свободно развиваться. И сегодня заново инструментализировать какую-то из них будет непросто. И все же я бы очень хотел, чтобы УПЦ ни в коем случае не была инструментом для кого-либо, ни для какой власти, не была вынуждена воплощать какие-либо геополитические проекты, а оставалась живым телом Христовым, наследницей Владимирова крещения. Это именно то, чего от нее ждут верующие и украинское общество.

— В День соборности служили общий молебен. УГКЦ не присутствовала, как и, кстати, в прошлом году. Почему?

— Большое спасибо за этот вопрос, который вытекает из контекста разговора. Как уже говорил, УГКЦ всегда считала себя частью гражданского общества. Каждый раз, когда оно проявляется, стараемся присутствовать в тех его проявлениях. Однако пытаемся не позволить, чтобы нас втянули в политическую борьбу. Так в прошлом году Блаженнейший Любомир (Гузар) озвучил нашу позицию: в День соборности, когда украинское политическое общество разъединено, быть одновременно во всех местах, где политикум себя представляет, невозможно и нечестно. В этом году я продолжил тактику своего предшественника. Не для того, чтобы проигнорировать какую-то политическую силу или дать ей политическую оценку. Только для того, чтобы засвидетельствовать нашу попытку невмешательства в политическую борьбу. Поэтому я не был среди других предстоятелей, которые вместе с Президентом возлагали цветы к памятникам Тарасу Шевченко и Михаилу Грушевскому, ни на Софийской площади, где под знаменами разных партий были представители традиционных христианских Церквей. Только на Государственном акте соборности — чтобы показать, что греко-католики отмечают этот праздник. А объясняя, каким образом празднуем указанное событие, говорил о том, что фундаментом соборности украинского народа должно стать духовное единство. Поэтому 22 января мы положили начало Неделе молитв за единство между христианами.

— Однажды известный общественный деятель Евген Сверстюк, кстати, автокефальный православный, сказал о том, что греко-католики демонстрируют новый тип христианской культуры, привнесенный из так называемой римской школы. На самом деле о способе передачи власти, который продемонстрировал Блаженнейший Любомир (Гузар), можно говорить в более широком контексте — светском. Его пример — образец для подражания, в частности для украинской политики, куда, в силу разных процессов прошлых лет и даже десятилетий, «пролазят» далеко не лучшие. А еще одним из главных признаков нового типа служения, общения и быта является многолетнее обучение епископов и священников за рубежом, в частности в Риме. К этому побуждают вызовы настоящего?

— Мне очень близка тема воспитания. Я десять лет служил во Львовской духовной семинарии, был преподавателем Украинского Католического Университета (УКУ) и деканом кафедры богословия там. И вот когда речь идет о воспитании священника, различаем его четыре составляющих: общечеловеческое (чтобы стать хорошим душпастырем, прежде всего надо быть хорошим человеком); духовное (каждый должен пройти духовный рост); образование (невозможно воспитывать целостную личность без получения знаний); душпасторство (можно много знать, однако не уметь это применить на практике).

Возможно, в Украине мы более заметны, чем наши братья римо-католики, потому что нас здесь больше. Однако понимание значения образования, отношение к достижениям культуры и даже стремление всестороннего воспитания духовенства и монашества — это общий подход, который сегодня существует во всей Католической церкви. Речь идет не только о римской школе. Действительно, в Риме сконцентрировано больше всего учебных церковных заведений. Тот, кто учится там, имеет возможность посещать разные вузы. Когда я защищал докторскую диссертацию, то для того, чтобы можно было провести защиту, давали объявления во всех университетах. В результате любой из студентов и профессуры туда мог прийти. И любой мог задать вопрос, на который ты должен был ответить. В этом заключается часть публичного диспута. Следовательно, это, скажем так, академический мир, который имеет достаточно высокий уровень и достаточно высокие требования. Однако подобные университеты существуют в Польше, Германии, США... То есть речь идет не только о римской школе, а скорее о католическом образовании. И мы выступаем за него в Украине. Примером того, что нам уже удалось, является УКУ. Вспоминаю, когда я был секретарем Блаженнейшего Любомира, работали над программой католического воспитания и образования в Украине, начиная с детского сада и заканчивая университетом. Очевидно, нам не всегда легко в реалиях образовательной системы Украины это осуществить, но потребности, запрос, желание, симпатии в украинском обществе, бесспорно, есть.

— А такие заведения возможно открыть на Востоке Украины? Пусть не сразу высшие?

— Сегодня существует пять школ, где, в известной степени, существует сотрудничество между Церковью и государственной системой образования. Например, Бучачский лицей на Тернопольщине или Львовский лицей Священномученика Климентия Шептицкого. Вот думаем об открытии гимназии Митрополита Андрея Шептицкого. Собралась группа родителей, которые берутся за работу. Как только будет возможность, хотели бы, чтобы такие школы стали общедоступными. Это не монополия греко-католиков. Ни в УКУ, ни в другом нашем учебном заведении никого не дискриминируют по конфессиональной принадлежности. Речь не идет о религиозной индоктринации, а о качестве образования и форме, которая бы отвечала мировым стандартам. Конечно, мы хотим, однако УГКЦ имеет ограниченные ресурсы, материальные в том числе. Кроме того, украинское законодательство нам в этом не очень способствует. Кстати, в Ватикане существует отдельная Конгрегация католического образования и воспитания, которую возглавляет известный кардинал Грохолевский. Он рассказывал мне, что, например, азиатские государства обращаются в Ватикан с просьбой открыть католические университеты на государственные средства. Это является примером того, как то или иное государство думает о своем будущем. Между прочим, многие православные иерархи были воспитанниками католических школ. Например, уже покойный архиепископ Афин, прежний глава Элладской Православной церкви Христолиус воспитывался в школе отцов-марионистов. Таким образом, это то, чем Католическая церковь реально готова сегодня послужить не только Украине, но и всему миру.

— Вопрос Патриархата для УГКЦ, который упорно «проталкивал» еще Блаженнейший Иосиф Слипый, до сих пор остается актуальным. Когда он может быть решен? Или не может? Кстати, говорят, что Папа Бенедикт ХVI вам симпатизирует...

— Большое спасибо за такой комплимент. Скажу так: тема Патриархата не снята с повестки дня. Только переходит в новую фазу. То есть, мы строим Патриархат.

Почему Патриарх Иосиф Слипый, 120-летие со дня рождения которого отмечаем в этом году, так подчеркивал необходимость Патриархата для нашей Церкви? Это не было требование какой-то почести для него лично, например. Приехав в Рим после 18 лет ссылки, он увидел, как много греко-католических епископов в Канаде, США, Бразилии, Аргентине, Австралии... (До этого даже не представлял, что УГКЦ имеет такие структуры за границей.) И начал искать способ, как этот епископат объединить. (Не существовало никакой канонической почвы, чтобы можно было епископов созывать на синоды. Каждый из них принадлежал к Латинской епископской конференции той страны, где служил.) Блаженнейший Иосиф Слипый понимал: если не отыщется возможность объединить нашу Церковь, распорошенную по всему миру, она будет подвергаться опасности исчезновения. Она будет ассимилироваться. Поэтому на ІІ Ватиканском соборе заговорил о Патриархате как необходимом условии сохранения УГКЦ за пределами Украины. Для того чтобы, в известной степени, не ломать начало экуменического диалога (тогда Папа Иоанн XXIII сыграл колоссальную роль в посредничестве между США и СССР в так называемом Карибском кризисе), Блаженнейшему Иосифу был предоставленный титул Верховного Архиепископа. (До этого — был Митрополитом.) Верховный Архиепископ имеет все права Патриарха, только нет титула. Таким образом, он на весь этот период, так сказать, безгосударственности заложил основы для сохранения и развития греко-католиков на столетия вперед. Жаль, что не дожил каких-то пять-шесть лет до нашего выхода из подполья. Потому что существовал аргумент, почему не может стать Патриархом, — не пребывает на своей канонической территории.

Его преемник, мой предшественник Мирослав-Иван (Любачивский) вернулся в Украину. Следовательно, мы находимся не просто на собственной канонической территории, а в историческом сердце нашей Церкви. Сегодня имеем структуру, которая помогает нам быть единой Церковью и одновременно присутствовать во всем мире. Иначе говоря, де-факто УГКЦ начинает функционировать как Патриархат, продолжая довершать то строительство, которое велось веками, а Блаженнейший Иосиф Слипый придал ей отдельное содержание.

Вас, как и всех журналистов, интересует: а когда тот Патриархат будет уже де-юре? Припоминаю, Папа Иоанн Павел ІІ говорил нам, что у нас есть право на Патриархат. Письменно обратился к другим православным Патриархатам, сообщая о своем намерении нам его предоставить. Даже создал рабочую группу, которая изучала этот вопрос. И здесь возникли трудности относительно самого механизма предоставления. Дело в том, что в настоящее время даже в православном мире нет четкого понимания, кто может предоставить Патриаршее достоинство. Вселенский собор? Один иерарх? Поэтому, с одной стороны, весь католический и православный мир думает над этими механизмами. С другой, мы продолжаем перестраивать свои структуры. Надеюсь, однажды эти два вектора сойдутся. И тогда христианский мир увидит, что в Украине уже есть Патриархат УГКЦ. Останется его только признать.

— Известно, что благодаря Патриарху Филарету тема объединения Православных церквей не стала маргинальной. Правда, сложно сказать, когда это может случиться, исходя из современных реалий. И все же, в случае объединения, какое место вы предусматриваете для УГКЦ?

— Если вы заметили, из той терминологии исчезает понятие о единой Поместной Украинской церкви. Пока речь идет об одной Православной церкви. А это — существенная разница. Однажды, читая некоторые мнения Патриарха Филарета, увидел, что изменение терминологии, в известной степени, заключается в изменении цели, которую тот ставит. Он говорил, что надо быть реалистами. В конечном итоге, и от многих священников УПЦ КП, в частности в Западной Украине, не раз слышал о том, что Святейший сначала пытается мирить православных между собой. Увидим, насколько дело будет успешным.

Для нас это немного досадно. В свое время Блаженнейший Любомир ставил намного более широкую перспективу, говоря о единой Поместной Православной церкви киевской традиции, которая бы объединила всех наследников киевского христианства — УПЦ МП, УПЦ КП, УАПЦ и УГКЦ. Тогда, в 2004 году, он изложил программный доклад под названием «Один Божий народ в крае на киевских горах». С моей точки зрения, данная программа не до конца открыта даже нашими православными братьями. Ведь что там предложено — чтобы мы стремились к евхаристическому сопричастию. То есть, единство не в структуре, а в Святых Таинствах. А это — наивысшее единство, которое только может желать Церковь. То было бы объединение не вокруг идеи, так сказать, эксклюзивной экклезиологии: вот мы — правдивы, а остальные — должны к нам прийти с покаянием. Нет. Речь идет о том, что каждый принес бы свою свои историю, опыт, дары и положил в общую сокровищницу. И такая идея Блаженнейшего Любомира имеет будущее.

— Кстати, о покаянии. Скажите, пожалуйста, РПЦ каялась перед греко-католиками за то, что ликвидировала их Церковь, присвоив все имущество, а Митрополита и епископов заслала в Сибирь? Известно, что Блаженнейший Любомир (Гузар) в 2001 году, когда приезжал Папа Иоанн Павел ІІ, просил прощения, если греко-католики кому-то причинили зло в разных сложных исторических обстоятельствах...

— Это очень интересный и глубокий вопрос, который дает мне возможность сказать что-то такое, что еще в нашем разговоре не было затронуто. Я думаю, что способность к покаянию является признаком живой христианской совести, является необходимым условием для так называемого исцеления памяти. Вот, например, состоялось взаимное покаяние и прощение между нашей Церковью и Польской Римо-католической церковью. Мы пережили уникальный момент, который, надеюсь, еще будет изучен и озвучен. Точно знаю, что польский епископат стремится иметь подобный акт взаимного примирения с Русской православной церковью. Но когда заходит речь о том, за что должна извиниться РПЦ перед Польской Римо-католической церковью, возникают трудности.

Перед нами еще никто не был готов извиниться, что является очень серьезным препятствием для исцеления памяти, а следовательно — развития церковных отношений. Очень часто слышим о препятствии для встречи с Папой, что озвучивает Патриарх Кирилл, дескать, тем препятствием являются униаты в Западной Украине. И это повторяется уже в течение 20 лет едва ли не ежегодно на разных форумах... Но настоящим препятствием, в определенной степени, является неспособность признать свои ошибки. В частности той, что структура Русской православной церкви была использована сталинским режимом для насильственной ликвидации УГКЦ. До сегодняшнего дня все эти дискуссии вокруг львовского псевдособора не сдвинулись с мертвой точки.

Конечно, были определенные недоразумения, за которые мы, в принципе, как вы уже упомянули, готовы были не раз извиниться. Но для того, чтобы действительно было примирение и исцеление памяти, надо извиняться всем сторонам, которые были участниками того конфликта. Перед нами, к сожалению, еще никто извиниться не готов.

— Блаженнейший, как вам удалось наладить отношения с УПЦ? Их представители пришли на вашу интронизацию, епископ Филипп присутствовал на открытии украинской елки в Ватикане, наконец, заявление трех предстоятелей относительно общественно-политической ситуации в Украине?

— Не знаю. Просто стараюсь искать любую возможность для того, чтобы шаг за шагом исцелить те раны, которые существуют в отношениях между нашими Церквями. По своему светскому образованию я медик. Для того чтобы врач мог назначить какое-то лечение, существует целая система. Этот порядок очень древний и состоит из таких частей: anamnesis vitae — расспрашивается о жизни больного, anamnesis morbi — об истории болезни, на которую больной жалуется, позже — проводится обследование, анализы и только тогда можно поставить диагноз. И только после всего этого можно назначать лечение. Где на этом пути наши отношения с УПЦ? Я думаю, мы сейчас находимся на отрезке anamnesis vitae, где должны вспомнить, что являемся братьями и сестрами, которые вышли из одной купели крещения. Позже будет этап нашего anamnesis morbi, то есть будем видеть все проявления той болезни, того церковного раскола, все те противостояния и недоразумения. Позже будем анализировать современную ситуацию и ставить определенный диагноз, а уже потом начнем лечение наших общих ран.

— Упоминалось об обращении трех предстоятелей, которое вызвало огромную поддержку в народе. Какими видите последующие шаги для подпитки этого важного дела?

— Я вам коротко расскажу о том, каков был замысел. Дату 1 декабря выбрали неслучайно, поскольку это было 20-летие славного Референдума, когда свыше 90% украинцев проявили свою волю строить независимое государство. Побуждал нас к этому такой факт: почему-то 20-летие Независимости, по нашему мнению, не получило надлежащего резонанса в обществе. Предусматривалось, что и 1 декабря пройде незамеченным. Так оно и случилось. Поэтому хотели, чтобы предстоятели трех самых крупных традиционных для Украины Церквей совместно обратились к украинскому обществу. Стремились сказать духовное слово и поэтому высказались относительно духовных причин современного кризиса, в том числе и экономического, который переживаем. Я думаю, здесь мы поступили как церковные мужи. На что надеялись? Что нас услышат те, к кому обращаемся. И скажу, что наши надежды оправдались, потому что мы обращались не к политикуму, а прежде всего к гражданскому обществу. И я считаю, что оно нас услышало, потому что сформировалась отдельная группа очень разных людей, с очень разной конфессиональной принадлежностью и своей личной историей, которые отозвались на наше заявление. Кстати, они назвались «Группой 1 декабря». Я надеюсь, что их ответ повлечет дискуссию (не политическую, а гражданскую), чтобы можно было, опять же, открыть здоровые источники для политической жизни и государственного строительства в Украине. У меня такое ощущение, что все часто забывают, кто является источником одного и другого. Если удастся этот ответ развивать, продолжая дискуссию, откроются те духовные животворные источники, которые питают нас. Тогда у нас будет определенность, что и наши государственные структуры, и наша политическая жизнь из тех источников наберется животворной силы, которая его обновит. Мы убеждены, что наш украинский народ имеет в себе силы и потенциал для строительства своей жизни, своего общества и своего государства. Как раз референдум был первым мощным проявлением тех источников.

— 27 марта будет год, как вы — глава Церкви. Как его оцениваете? И как вам живется с Блаженнейшим Любомиром под одной крышей?

— Я с Блаженнейшим Любомиром знаком уже много лет. В свое время он был духовником в нашей семинарии — еще как архимандрит римских студитов, которые только что приехали из Рима из монастыря в Зимную Воду, что подо Львовом. Я встречался с ним во многих разных случаях своей жизни. Мы абсолютно разные, если вы посмотрите со стороны, — и по возрасту, и по темпераменту, но работаем ради одного дела. Кстати, так говорит Блаженнейший. И поэтому такой обмен разностями для меня лично, в определенной степени, является источником искры, которая дает возможность активно действовать. С другой стороны, Блаженнейший Любомир меня в прошлом году много ругал, дескать, не уважаю свое здоровье, очень активно отзываюсь на разные приглашения. Но, знаете, мы очень комфортно живем, общаемся, молимся вместе. Этот год был для меня чрезвычайно активного труда. Если сравнить два года моего служения в Аргентине с тем годом служения в качестве главы нашей Церкви, то у меня ощущение, что два года был на долгих каникулах. Но за этот год я пытался выполнить свое обещание, которое дал после того, как был введен на престол, — посетить нашу Церковь во всем мире: два раза был в Аргентине, раз в Бразилии, дважды в США, в Германии, объехал почти все наши епархии в Украине, отдельно посетил наш Одесско-крымский экзархат. На очереди — визит в Канаду, где хотим праздновать столетие приезда первого нашего епископа туда. Для меня это было время, когда я пытался выйти к людям, которые, очевидно, ждали возможности увидеть нового главу Церкви.

— Существует ли какая-то иерархия своих важных мыслей, которые вы взяли от общин?

— Видите ли, все, что со мной случилось в течение последнего времени, воспринимается мной как огромный кредит доверия — и со стороны нашего Синода, где я по нынешний день являюсь самым молодым епископом, и верующих. Иногда есть ощущение, что они порой много от меня ждут и что я не смогу ответить на все их надежды, хотя и пытаюсь хоть немножко — то, что мне по силам сегодня — сегодня и сделать. А завтра новый день принесет свои новые потребности и вызовы.

— Во время общения со студентами Киево-Могилянской академии вас спросили, как можно преодолеть моральное зло в обществе. Тогда вы ответили, что негативная аскеза, которая и предусматривает преодоление недостатков, не является эффективной и действенной, то есть, сам путь преодоления. Что тогда может быть альтернативой преодолению? И можно ли победить моральное зло?

— Я убежден, что зло — это абстрактное понятие. Оно существует всегда в людях. Так же, как нет абстрактной болезни, есть больные люди. Любую болезнь видим в человеке. Также и зло. Поэтому нельзя говорить о преодолении зла в таком абстрактном понятии, нужно говорить о лечении ран, которые зло причиняет человеку. Именно поэтому я говорю об аскезе, потому что в христианском понимании аскеза — это необходимое условие для того, чтобы можно было исцелиться от греха, который носим в себе. Кстати, слово аскеза происходит от греческого слова «упражнение», то есть, это тренировка в наших хороших делах. Аскеза в христианской традиции разделяется на две основных составляющих: негативная аскеза и позитивная. Негативная аскеза — это когда мы пытаемся бороться с каким-то собственным недостатком, например, я ленив и поэтому должен работать, чтобы эту леность побороть. Или я пытаюсь уменьшить в себе какой-то другой проявляющийся изъян. А позитивная аскеза — это воспитание в себе определенных черт, которые были бы противоположными тому изъяну, который мне докучает: если я вижу, что я ленив, то должен воспитывать в себе трудолюбие. И когда я буду работать, я буду акцентировать внимание на том, что мне надо получить, тогда эта болезнь сама понемногу исчезает. Очень часто христиане видят в себе только злые стороны. Я однажды, будучи ректором семинарии, дал задание одному семинаристу написать позитивные и негативные черты его характера. И всегда негативных было больше. Я всегда говорил: «Ищи еще позитивные черты! Ты должен еще иметь что-то хорошее!». И если духовному проводнику удастся показать человеку всю красоту и полноценность потенциала и усилить его, тогда человек успешнее сможет побороть свои недостатки.

Это можно спроектировать и на наше общество. Оно сегодня имеет так много недостатков, но и так много замечательных вещей, о которых мы не знаем. Для гармоничного развития необходимо осознавать свои негативы или то общественное зло, о котором мы говорим. Но нужно также открыть огромный уникальный потенциал, имеющийся в нашем обществе, и развивать его. Поэтому, думаю, такая позитивная аскеза даже в общественном отношении может быть значительно успешнее негативной.

http://www.day.kiev.ua/224687